Неточные совпадения
Был промежуток между скачками, и потому ничто не мешало разговору. Генерал-адъютант осуждал скачки. Алексей Александрович возражал, защищая их. Анна слушала его тонкий, ровный голос, не пропуская ни одного слова, и каждое слово его казалось ей фальшиво и болью
резало ее
ухо.
Свежий ветер так и
режет ему лицо, за
уши щиплет мороз, в рот и горло пахнуло холодом, а грудь охватило радостью — он мчится, откуда ноги взялись, сам и визжит и хохочет.
— Осел! — сказал Райский и лег на диван, хотел заснуть, но звуки не давали, как он ни прижимал
ухо к подушке, чтоб заглушить их. — Нет, так и
режут.
Охрипшие и надсаженные голоса арфисток неприятно
резали непривычное
ухо; на каждом шагу так и обдавало ярмарочным кабаком с его убогой роскошью и беспросыпным, отчаянным пьянством.
Привалов очутился в некоторой засаде, из которой ему просто неловко было выйти. «Сядем» —
резнуло его по
уху своим слишком дружеским тоном, каким говорят только с самыми близкими людьми.
— Кстати, мне недавно рассказывал один болгарин в Москве, — продолжал Иван Федорович, как бы и не слушая брата, — как турки и черкесы там у них, в Болгарии, повсеместно злодействуют, опасаясь поголовного восстания славян, — то есть жгут,
режут, насилуют женщин и детей, прибивают арестантам
уши к забору гвоздями и оставляют так до утра, а поутру вешают — и проч., всего и вообразить невозможно.
Круглые воротнички его белой рубашки немилосердно подпирали ему
уши и
резали щеки, а накрахмаленные рукавчики закрывали всю руку вплоть до красных и кривых пальцев, украшенных серебряными и золотыми кольцами с незабудками из бирюзы.
«Эрмитаж» стал давать огромные барыши — пьянство и разгул пошли вовсю. Московские «именитые» купцы и богатеи посерее шли прямо в кабинеты, где сразу распоясывались… Зернистая икра подавалась в серебряных ведрах, аршинных стерлядей на
уху приносили прямо в кабинеты, где их и закалывали… И все-таки спаржу с ножа ели и ножом
резали артишоки. Из кабинетов особенно славился красный, в котором московские прожигатели жизни ученую свинью у клоуна Таити съели…
Вообще там, в Петербурге, она иначе представляла себе будущие отношения к «доброму народу», и тот «местный колорит», который приобрела так скоро речь ее отца,
резал ее чуткое
ухо.
Просто это непривычное обращение
режет мне
ухо, вроде слова «товарищ».
Кирша был удалой наездник, любил подраться, попить, побуянить; но и в самом пылу сражения щадил безоружного врага, не забавлялся, подобно своим товарищам, над пленными, то есть не
резал им ни
ушей, ни носов, а только, обобрав с ног до головы и оставив в одной рубашке, отпускал их на все четыре стороны.
Он прыгнул вперёд и побежал изо всей силы, отталкиваясь ногами от камней. Воздух свистел в его
ушах, он задыхался, махал руками, бросая своё тело всё дальше вперёд, во тьму. Сзади него тяжело топали полицейские, тонкий, тревожный свист
резал воздух, и густой голос ревел...
Я закрыл книгу и поплелся спать. Я, юбиляр двадцати четырех лет, лежал в постели и, засыпая, думал о том, что мой опыт теперь громаден. Чего мне бояться? Ничего. Я таскал горох из
ушей мальчишек, я
резал,
резал,
резал… Рука моя мужественна, не дрожит. Я видел всякие каверзы и научился понимать такие бабьи речи, которых никто не поймет. Я в них разбираюсь, как Шерлок Холмс в таинственных документах… Сон все ближе…
Желтый движущийся свет фонаря на миг
резнул ему глаза и потух вместе с угасшим зрением.
Ухо его еще уловило грубый человеческий окрик, но он уже не почувствовал, как его толкнули в бок каблуком. Потом все исчезло — навсегда.
Погода была скверная, ветер
резал лицо, и не то снег, не то дождь, не то крупа, изредка принимались стегать Ильича по лицу и голым рукам, которые он прятал с холодными вожжами под рукава армяка, и по кожаной крышке хомута, и по старой голове Барабана, который прижимал
уши и жмурился.
— Кинь, проклятая чертяка! Кинь, это мое! Точно цепом, с большого размаху,
резнуло чорта по
ушам: встрепенулся, распустились когти, и понесся Филипп книзу, как перышко, поворачиваясь с боку на бок.
Весь комизм ее проделок со мной заключался в том, что она сказалась влюбленною в меня по
уши и
резала меня при всех.
Трилецкий (Анне Петровне). Умереть этому медоточивому от меланхолии! Страсть не люблю!
Уши режет!
— Вопрос, извините, странный. Нельзя предполагать, что с волком встретишься, а предполагать страшные несчастья невозможно и подавно: бог посылает их внезапно. Взять хоть этот ужасный случай… Иду я по Ольховскому лесу, никакого горя не жду, потому что у меня и без того много горя, и вдруг слышу страшный крик. Крик был до того резкий, что мне показалось, что меня кто-то
резанул в
ухо… Бегу на крик…
С утра дежурившие по кухне воспитанницы: Дуня, Маша Рыжова и маленькая Оля Чуркова, отнюдь не выросшая за эти три года и такая же болезненно-золотушная, как и раньше, под наблюдением эконома Павла Семеновича и стряпухи Дементьевны разбирали провизию,
резали рыбу для
ухи, чистили картофель и промывали мак для сладкого рождественского пирога.
Самое же слово «трагизм», видимо,
резало его
ухо, как визг стекла под железом. По губам пронеслась насмешка.
Само же слово «трагизм», видимо,
резало ему
ухо, как визг стекла под железом. По губам пронеслась едкая насмешка.
Ее приволжское «чай» немного
резнуло его
ухо, но тотчас же и понравилось ему. Голова Анны Серафимовны с широкими прядями волос, блеск глаз и стройность стана — все это окинул он одним взглядом и остался доволен. Но цвет платья он нашел «купецким». Она подумала то же самое и в одну с ним минуту и опять смутилась. Ей стало нестерпимо досадно на это глупое, тяжелое да вдобавок еще очень дорогое платье.
"Нешто"
резнуло его по
уху. Никогда она не смахивала так на купчиху. Ему стоило усилия, чтобы улыбнуться. Надо было подать ей руку. Станицына вздрогнула; он это почувствовал.
Это приказание
резнуло было
ухо Дмитрия Павловича, но вспомнив, что это последний раз, он радостно улыбнулся. Судебный следователь угадал его мысль.
Далеко не радовали эти звуки Татьяну Берестову. Веселье в саду, долетавшее в окно ее каморки, хотя и выходящее на задний двор, до физической боли
резало ей
ухо и заставляло нервно вздрагивать.
Москвитяне победили, бросились вслед за беглецами. Началась страшная
резня. Множество пленных новгородцев были трофеями победы. Им отрубили носы,
уши, губы и искалеченных отпустили в Новгород, а отнятое оружие топили в Ильмене.
Москвитяне победили, бросились вслед за беглецами. Началась страшная
резня. Множество пленных новгородцев были трофеями победы. Им отрубили носы,
уши, зубы и искалеченных отпустили в Новгород, а отнятое оружие топили в Ильмене.
Пьет ли зелено вино? голосят ему в
ухо: «Пропил ты и так молитву!» Осушил ли стклянку? на дне дразнят его языком; какая-то рыжая борода по губам вытирает, и кто-то шепчет ему: «Молитвой закуси!» Обезумел Сидорка: то бранится сам с собой, то упрашивает невидимо кого; в ину пору отмахивается попусту, в другую пору белугой вопит: «Батюшки!
режут! душат!» С тем и пошел ровнехонько через год в могилу; лишь перед смертным часом покаялся отцу духовному, что пьяный бросил шапку с молитвой, которую он дал ему.
В Вене хотели мне
ухо отрезать, но, к счастью, отлично вылечили не
резавши — только вот эта дырка от шила осталась.
Приведенный в недоумение этим быстрым сокращением протяжно-сложенного слова, учитель счел это за оскорбительный фарс: он снова
резнул Пизонского лозою по
уху и снова еще более строгим голосом напомянул ему о соблюдении «пропорции».
Приведенный в недоумение этим быстрым сокращением протяженно-сложенного слова, учитель счел это за оскорбительный фарс: он снова
резнул Пизонского лозою по
уху и снова еще более строгим голосом напомянул ему о соблюдении «препорции».
А во рту у него горело и пахло керосином, в желудке
резало, в
ушах раздавалось: бум, бум, бум! Каждую минуту ему казалось, что конец его уже близок, что сердце его уже не бьется…